[PMR]

СУДЬБА БАТРАЧОНКА

Инне казалось, что она хорошо помнит отца. Стоит только напрячь память, прикрыть веки, и перед ее мысленным взором встает богатырь. Высокий, плечистый, с копной темных курчавых волос, с добродушным крупным лицом и добрым выражением острых, мгновенно все замечающих глаз. Он серьезен, сдержан в разговоре, движениях и всегда сосредоточен, задумчив.

Но это был" образ, созданный по рассказам матери, воспоминаниям друзей отца, по его фотографиям, с которыми Инна никогда не расставалась.

Она знала, что отцу выпала нелегкая жизнь. Детства у него вовсе не было: подпасок у дьяка, потом батрачонок у сельских кулаков. Гриша был жаден к грамоте и зимой, обмотав ноги тряпьем, ходил в церковноприходскую школу.

На Киевщине, на краю села Черепина, стояла низкая, покосившаяся хатенка деда Акима. Имел он большую семью — десять душ, а земли — чуть больше десятины.

В пятнадцатом году Акима Кулишенко погнали на войну, и он долго сидел в окопах.

А потом солдат и черепинский бедняк Аким Ерофеевич повернул штык и с боями прошел все фронты гражданской войны. Домой он вернулся изрешеченный пулями — германскими и деникинскими, французскими и петлюровскими. И вскоре скончался от ран.

В ту зиму двадцать первого года смерть протоптала широкую тропу к их осиротевшей, промерзшей и давно нетопленной хатенке. Умерла мать. В тифозной горячке бредили братья: в доме не было ничего, кроме ледяной воды, и болезнь унесла сразу троих.

Осталось шестеро посиневших, опухших ребятишек мал мала меньше. Вместе со старшими братьями Андреем и Василием Григорий побирался на шляхах. Но чем мог накормить их голодающий Черепин? И двенадцатилетний Гриша, собирая лебеду, думал: неужели быть в их хате еще шести смертям?

Пришлось Андрею, Василию и Григорию снова наняться в батраки. Их сердца наливались гневом: юные Кудишенки знали, как отец ненавидел кулачье. Не для того прошел он всю Украину с боями, получил столько ран, чтобы они батрачили.

Весной двадцать третьего года стал Григорий Ку-лишенко работником совхоза.

Незадолго перед этим на опушке леса за селом, где он пас хозяйское стадо, встретил Гриша незнакомого человека в кожанке. (Он оказался комсомольским секретарем из Корсуни).

Вихрастый хлопчина горячо рассказывал укомовцу, как опостылело работать на кулаков.

От комсомольского секретаря Гриша узнал, что по соседству с их Черепином будет совхоз. С такой вестью он примчался к братьям, работавшим на чужом поле.

Совхоз! Это слово зазвучало для них музыкой, хоть местное кулачье и пугало совхозом все село.

В то утро, когда Гриша вместе с братьями отправился устраиваться в Михайловский совхоз, пожалуй, не было человека счастливее его.

Совхоз еще только поднимался на ноги, и жизнь тут была не легкая, не сытая, а барак, где Григорий поселился, выглядел ничуть не лучше их хатенки в Черепине. Но вокруг было много хороших людей — демобилизованных красноармейцев, бывших батраков и батрачек, с детства возненавидевших все кулацкое.
Они нравились Григорию, и им нравился шустрый, неунывающий хлопец-водовоз, всегда готовый выполнить любую работу: и по посадке свеклы, и по прополке,—что только не поручат.

В совхозной мастерской слесарничал артиллерист из Первой Конной. Он так привык к своей буденовке, что и теперь не расставался с ней ни зимой, ни весной.

Малоразговорчивый, с виду даже суровый, артиллерист на самом деле был мягкий, добрый и душевный человек. Ему приглянулся долговязый мальчишка, который, мурлыча песни, восседал на бочке и носился по совхозу с таким видом, словно именно от него, водовоза, зависит успех всех дел.