[PMR]

Тома! Ты спрашиваешь насчет поездки. Советую поехать к Ивану. На Украине теплее, чем на Волге.
В общем, смотри сама, куда лучше ехать.
Мы с тобой уговорились писать друг другу часто. У нас хорошо идет дело. А вот у Н. А. Алексеева не совсем хорошо. Клавдия как будто бы уехала на Сейму, и он уже писал много, а от нее не получал ни одного слова он не знает, в чем дело. Или она не пишет. Или не получила его писем. Или не туда их направляют. Прошу, разузнай, напиши ей и сообщи мне. Пусть Массаковская узнает на почтамте. Может, что-то там есть ненормальное. Или сообщи сама Клавдии. Пусть она пишет почаще.
За привет от Кости и Маруси я и Саша Романов очень благодарны.
Ивану Ивановичу мой большой привет и благодарность за внимание.
Что-то ты, Тома, о Кичиных молчишь. Или вы серчаете, или Коле и Жене некогда привет передать.
Вот пока и все.
Пиши побольше и чаще. Буду рад.
Желаю всего наилучшего.
Целую крепко-крепко.
Гриша».
Это письмо лежало в уже знакомой нам старой брезентовой сумке, среди многих других, написанных такой же торопливой рукой в условиях, не очень благоприятных для эпистолярного творчества.
Почтовый самолет возвращался на Родину... Сколько веры, мужества, бодрости, трогательной нежности и сколько тоски по близким людям было выражено в письмах, которые он вез теперь домой!