[PMR]

Сегодня они говорили об этом с Федоровым. Есть товарищи, которые за все время ни разу весточки из дому не получили... Вон Алексеев — очень нервничает. Совсем похудел... О жене ни слуху ни духу. «Ты с ним, Акимыч, помягче»,— говорит комиссар: он знает, что капитан любит, ценит инженера эскадрильи, но бывает с ним весьма крут, а Николай Алексеевич тоже человек запальчивый.
Как стремителен полет самолета! И как же долго не летишь ты, почтовая машина!
Нужно ждать и надеяться. И вечером комэск вместе со своим другом Николаем Алексеевичем садятся за стол писать письма домой, хоть и он не имел ответа на свои последние послания.

«Добрый день, Тома!
Я уже тебе писал, что получил два твоих письма. Теперь уже с полмесяца не получаю.
Не знаю, или ты не пишешь или почта виновата.
Инка забыла про папу и перестала писать. Ты, Тома, скажи Инночке, что отец сердится, когда она не пишет.
Ну, довольно об этом.
Пиши, Тома, подробней о своей жизни.
Я живу хорошо. Хотя скоро зима, но о зимней квартире не беспокоюсь. А вот ты напиши, как одеты ты и дочка, как питаетесь. Приготовили ли квартиру к зиме?
Пиши, какие у вас новости. Как живут и чем дышат твои соратники. Передай привет соседям и товарищам.
Вот пока и все.
С приветом. Целую. Гриша.

Да. В одном письме я тебя просил, чтобы ты сфо-тографировалась с Инночкой и мне прислала карточку. Будь добра, сделай».
Прилет почтового самолета был событием большим и, к сожалению, не очень частым.
Все, кто только мог, бежали встречать его.
Быстро выгружены пачки газет, и вот, как самый драгоценный груз, передают небольшой мешок, туго набитый письмами.
Какое множество радостей и тревог, надежд и ожиданий, любви и огорчений,— в общем, всего, из чего соткана жизнь, заключено сейчас в этой брезентовой сумке! Она молниеносно пустеет.