[PMR]

Лицо нового великого армаша порозовело от удовольствия, которое приносят добрые дела и чистая совесть.

— Послушай, крестник, — продолжал Болдур. — Не вес суждения господаря справедливы, ибо и господари тоже люди. А потому любому из нас вольно поправить ошибку господаря тайно, не вводя его в гнев, тогда как открыто сопротивляться власти было бы безумием. Трудно служить сразу и богу, и кесарю; немногим людям выпадала такая удача, как тебе, господин великий армаш.

После этого глубокомысленного поучения ворник помолчал, а потом добавил с улыбкой:

— Да и господари эти тоже чудной народ, ей-богу! Наказывает Флиондора за вину Луки, а Луку за то же возвышает. Боже, нелегко уразуметь, за что ты возносишь смертных на трон!

— Однако же, крестный, достойно ли будет мне, простому смертному, пользоваться заблуждением его величества?
— Достойно там или недостойно, а только, братец, тебе деваться некуда.

— Но я мог бы отказаться от должности...

— А тебя сейчас же спросят: почему?

— Почему? Потому что... если бы... в рассуждении...

— И за один такой ответ господарь велит снести тебе голову! Хочешь? Нет? Тогда поговорим по-другому. Разве ты в глубине души не убежден, что совершил благое дело? Убежден, правда? Но в таком случае, крестник, только бог воздаст тебе за него, а перед богом и сам господарь есть не что иное, как слепое орудие небесного промысла.

Ворник перекрестился.

Лука тоже.

— Теперь расскажи мне,— молвил Болдур,— как ты спас молодого Рареша?

— Возвратившись после схватки с мясниками, я случайно обнаружил его здесь, в саду. Увидев меня, он сам предался в мои руки. Я не мог выдать его. Он побудет здесь, пока не выдастся случай переправить его за кордон.

— Так Рареш здесь?1 Я хочу видеть его, крестник!