[PMR]

Пока он рассказывал, я вспоминал подобную сцену в романе и замечал «расхождения»: у Шолохова эпизод лишен бытовизма, драматически заострен.
Задумался и Андрей Андронович, вспоминая свою жизнь. Потом сказал неожиданно:
— Нет, не могу считать только себя Давыдовым. С таким же правом могут себя назвать им и Шабунин, и Красюков, и многие из нас, двадцатипятитысячников. Я же, как прочитал «Поднятую целину», так, если образно сказать, «иконой» для себя Давыдова-то сделал.
Я спрашиваю Андрея Андроновича, поддерживает ли он связь с Михаилом Александровичем Шолоховым.
— Последнее письмо, помнится, получил я от него в 1545 году. Да вот оно.

Плоткин протягивает мне лист бумаги:
«Дорогой Андрей!
Получил твое письмо, кажется, единственное за последние годы. Осенью 1941 года, вернувшись с фронта в Москву, узнал от жены Кудашова, что ты заходил к ней и справлялся обо мне, но я тогда был уже в армии и постоянного адреса не имел. Людей, работающих в Вешках, мало, а дела —до чертовой матери. Не думаешь ли бросать свое директорство и переезжать на Лебяжий? Я лично был бы рад видеть тебя в наших краях. Да и колхозники о тебе вспоминают частенько. Собирайся-ка к весне, да и махай в родные края, что ты на это скажешь?
Крепко жму твою руку.
Твой Шолохов.
16/11-45 г.».

— Связь с Михаилом Александровичем я потерял с 1550 года,— продолжал Плоткин,—Много мне пришлось переезжать с места на место. Теперь вот думаю побывать у него, навестить своих друзей-казаков.
Наша беседа тянется до вечера. Ухожу, унося в памяти образ простого и очень интересного человека, жизнь которого так перекликается с жизнью литературного героя «Поднятой целины» Семена Давыдова.