В самом деле. Ну что тут такого - стоять в очереди? Ну да, скучно, ну, толкаются (но не всегда же), ну тесно, душно. Делов-то… Ан есть что-то такое в этом несложном занятии, от чего людей колотит и выворачивает.

Аналогия тут на самом деле простая. Стояние в очереди подсознательно воспринимается человеком как нечто незаслуженно-унизительное. Причём вполне узнаваемое, «из детства». «Так детей наказывают».

Напомню. В классическом родительском арсенале дисциплинарных мер, помимо отцовского ремня и мамкиного крика, есть такая штука, как «поставить в угол». Сейчас оно применяется редко, но раньше оно было очень популярно, в силу его исключительной эффективности. Потому как «угла» ребёночек зачастую боялся больше, чем ремня.

Как действует «угол»? Как сочетание вынужденного бездействия (то есть навязанной беспомощности) и демонстративной исключённости из общества. За твоей спиной «играет жизнь» (уж какая есть, но жизнь), а у тебя справа стенка и слева стенка, и ты туда мордочкой сунут, и сделать ничего нельзя. Ты абсолютно беспомощен и никому не нужен. Можно, конечно, дуться, растравлять в себе обидку, убеждать себя, что мамка злая, что папаша гад, что наказали тебя несправедливо – но толку-то. Остракизм съедает чувство правоты: правым ты можешь быть перед кем-то, находясь внутри сообщества, а если тебя из него исключили, то и вся твоя правда ничего не стоит и никому не интересна. Хорошенько это прочувствовав, даже очень упёртые дети ломаются. Вот только что был наглый мальчишка, на мамкины поджопники отвечал ругачками, папашины подзатыльники сносил молча, со злым блеском в глазах, а постоял в уголке, размяк, и нате вам пожалуйста – рёв, сопли, «мамочка-я-больше-не-буууду». Хотя вроде бы тоже «ничего такого». «Всего-то постоять».

Так вот. Очередь – это именно НАКАЗАНИЕ, типа стояния в углу. Только гораздо хуже.

Ну давайте посмотрим. Внимательно, «с остраненьицем».

Начнём с самой позы. Человек в течении часа или двух стоит, смотря в спину незнакомого человека. Вообще-то демонстрация спины ОСКОРБИТЕЛЬНА, причём на биологическом уровне: это знак крайнего презрения. Тот, кому показывают спину - во-первых, отвергнут, и, во-вторых, слаб (потому что не может напасть). Это, повторяю, биология, это неотменяемо никакими сознательными усилиями. Даже если у тебя в руках книжечка, ты всё равно не забудешь про спину впереди. Книжечка тешит кору мозга, а спину ты чуешь подкоркой. И эта спина, проклятая, перед тобой стоит стеной. Час, другой. Нет, можно, конечно, иногда отвлечься, позырить вокруг – чтобы увидеть другие спины, ну или рожи, на которых «понятно какие чувства отражаются»… Кстати, и тебе в спину тоже смотрят, и уж точно безо всякой симпатии – что ощущается всё той же подкоркой как постоянная опасность.

Далее, движение в очереди. Это не бег, не ходьба, но и не стояние. Это ПЕРЕТАПТЫВАНИЕ. Ноги постоянно напряжены, потому что надо «держать место» - но продвижение при этом не видно, как не видно движения минутной стрелки. То есть это тяжёлое, но зримо бесплодное усилие. Что опять же унизительно - на физиологическом уровне.

Наконец, сама цель стояния. Вообще-то в очереди стоят за товаром. То есть за ДОБЫЧЕЙ. В советском обществе покупка переживалась именно как охота – не случайны тут слова «выбросили» (товар), «поймал» (дефицит), и так далее. Опять же, за спиной у тебя сто желающих на твоё место, и ты это жопой чувствуешь. В любой момент нужно было быть готовым к отражению агрессии, иногда самой что ни на есть физической: вот прёт перед тобой наглая баба или крепкий мужик, «и что ты тут будешь делать». При подходе к прилавку вообще нужно сконцентрироваться, как перед атакой: и лезут, и продавщица норовит обмануть с товаром. обвесить или всыпать гнилья… Всё это резко поднимает адреналиновый фон. Но тут опять засада: высокий адреналин требует разрядки, то есть резких движений – а в очереди этого-то как раз и нельзя! Что создаёт ощущение дикого физического зажима и острое желание «убить всех людей».

Вы думаете, это всё? Нееет.

Я ведь описал ИДЕАЛЬНЫЙ случай. Сферическую очередь в вакууме. Как бы предполагая, что человек стоит в очереди свеженький, здоровенький, и вокруг тоже относительно свежие и здоровые люди, что продавцы не хамливые, а только вороватые, и что, отстояв в очереди, он гарантированно получит то, за чем стоял.

Теперь давайте-ка вспомним, как оно было на самом деле.

Во-первых, «все после работы». И не надо говорить, что в советские времена все бездельничали и чаи гоняли. Это дешёвая антисоветчина. Работали вполне себе по-настоящему, то есть тяжело. И уставали, соответственно, тоже.

Во-вторых, большинство стоит не налегке, а с уже купленным – потому что они уже отстояли в других очередях и что-то утащили на горбу. То есть стоим мы не просто так, а с пудовым грузом в этих самых руках. И у всех прочих – тоже набитые авоськи, пакеты, кули. Тебе в спину не просто смотрят, а ещё и упираются острым углом. Проходящие мимо лупят по ногам тележками, сумками, даже какими-нибудь ящиками. А что, милое дело - переться в магазин с ящиком на плече, многие даже любили так делать, особенно крепкие мужики: "народишко лучше расступается"... У кого-то что-то падает, что-то бьётся, пачкается и пачкает вас. Вы боитесь потерять или испортить своё добытое – и держите свои кули и пакеты крепенько. Пальцы режует верёвочной ручкой авоськи, руки оттянуты, плечо болит от тяжести наремённой торбы, в бок впивается борт консервной банки… И так – часами, часами.

В-третьих. В советском магазине всегда грязно и неуютно – хотя бы потому, что люди «грязь натащили с улицы». Откуда на улицах наших городов СТОЛЬКО грязи, я уже многожды писал (замечу – это тоже «наша местная самобытчинка»). Впрочем, даже если в помещении было относительно чисто, самый вид магазинных внутренностей был крайне уныл и непривлекателен. Делалось это, судя по всему, специально, примерно из тех же соображений, из каких старые телефонные будки красили внутри в красный цвет: чтобы человек скорее покинул помещение. Магазин в советское время считался чем-то вроде телефонной будки или сортира – то есть местом, где люди справляют «стыдную надобность». Но в том-то и дело, что быстренько справить нужду не получалось – в магазине приходилось стоять долго, доооолго. И это в самом лучшем случае – если вся очередь умещалась внутри. Внутри хотя бы тепло и сухо. Но очень часто приходилось стоять на улице – читай, на холоде, под дождём, в грязном снегу, дыша пердючим выхлопом грузовика, который «как раз рядом разгружают».

В-четвёрых, давка. Многие почему-то забывают, что очередь в большинстве случаев – это ДАВКА. Даже если народу немного, стоять нужно плотненько, чтобы никто не пролез. (Помнится, какой-то западный культуролог писал, что советская манера стоять в очередях, прижавшись друг к другу, являет собой образ русского коллективизма. Идиот.) Но в большинстве случаев магазинное пространство плотно набито народом – примерно как переполненный автобус. Что означает - «пинки, тычки, локти, бока» (с) Аристофан), или «по ногам как по паркету» (была такая советская поговорка). Но кроме отдавленных ног – знаете, как действует теснота на сколько-нибудь высокоорганизованные живые существа? Если интересно, почитайте про крысочек, на них такие опыты ставили. Крысочки переставали размножаться и начинали беспричинно нападать друг на друга. Так вот, у человечиков на эти дела та же реакция. Так что не удивляйтесь.

В-пятых, да не ускользнёт от нашего внимания и хамство продавцов и прочей магазинной обслуги. Тут мне могут возразить, что я отвлекаюсь от темы очередей, а манеры тружеников прилавка следует рассматривать отдельно, в контексте привилегированного социально-жкономического положения работников торговли и т.п. Отчасти это верно, но есть и эмпирика: когда в магазине было немного народа, продавцы держались важно, хозяевато, но на покупателей всё-таки не гавкали. Гавкать начинали именно когда «от народа черно». Объясняется это не столько так называемым «советским хамством», сколько всё той же усталостью и замотом, тем самым «вас много, а я одна». Очередь, особенно длинная – штука крайне неприятная не только для стоящих в ней, но и для продавца. Очередь одним своим видом подгоняет – «быстрее, быстрее отпускай». При это в сплошном потоке людей обязательно найдутся идиоты и скандалисты (не говоря уже о том, что любой человек, постояв в очереди, изрядно глупеет – о причинах см. выше), и после тридцати-пятидесяти маленьких скандальчиков у прилавка продавец начинает рычать и щерится. Даже если по жизни он милый человек. А уж если не милый – тем более.

И под конец - самое страшное. Стояние в очереди НЕ ГАРАНТИРОВАЛО покупку.

Во-первых, любой товар мог в любой момент КОНЧИТЬСЯ. При этом количества «выброшенного» точно не знал никто, даже продавцы. Хорошим тоном считалось известить покупателей о том, что товар заканчивается, когда его уже оставалось немного – то есть когда человек пятьдесят уже отстояли в очереди как минимум полчаса, а то и час. Помните эти крики – «за апельсинами больше не занимайте», «за мишками не стойте», «трусы остались только сорок четвёртые»? Но вообще-то могли и ничего не говорить, не обязаны были. То есть товар мог кончиться прямо перед носом, вот только что было – и ёк. «И ничего ты тут не сделаешь, хоть убейся». Было – и нет, и больше никогда не будет. И каждый советский человек это ЗНАЛ. Не просто знал – имел соответствующий экзистенциальный опыт. Когда после часа мучений тебе говорят – с равнодушной жалостью - «мужчина, всё продано». И этот страх – уйти пустым – всё время висит серым облаком под потолком.

Кроме того, магазин мог закрыться. Советские магазины закрывались в разное время, но всегда довольно рано. Обеденный перерыв в магазинах совпадал с обеденным перерывом на рабочих местах, так что забежать в магазин днём – во всяком случае, официально – было невозможно. Поэтому «после шести» все торопились – буквально бежали, «бегом на каблучках» – к прилавкам: на все покупки оставалось часа два, много три. Под конец закупочных часов возникала дилемма – «стоять-не стоять», «успеем – не успеем». Это всегда была лотерея: скорость движения очереди предсказать было невозможно, да и случаи разные бывали. Иногда товар надо было распродать, чтобы закрыть какой-нибудь план или подписать какую-нибудь бумажку, и тогда могли работать допоздна. А иногда и время не всё выходило – и вдруг «торговля в зале прекращена», кто не успел, тот опоздал. Могла закрыться также и часть магазина, «секция», по каким-то своим внутренним распорядкам. При этом товар мог и оставаться, иногда это было даже видно: «вот оно лежит», вожделенное. Но – каменная морда продавщицы: «мы закрыты». «Идите жалуйтесь».

В итоге, отстояв два-три часа в нескольких очередях, человек выматывался до крайности, физически и нервно. Помявшись же в переполненном автобусе с тяжёлыми сумками, домой он приходил БОЛЬНЫМ. В самом прямом смысле слова.

Фактически, средний советский горожанин после рабочего дня подвергался ЖЕСТОКОМУ, УНИЗИТЕЛЬНОМУ И НЕЗАСЛУЖЕННОМУ НАКАЗАНИЮ.

Неудивительно, что советские люди всячески старались переложить это дело на ближних. Например, обычной практикой было использование детей и стариков: они могли ходить в магазины днём, когда там было относительно мало народу. Затариться чем-то по-настоящему ценным им, конечно, не удавалось, но «базовое» они взять могли. Впрочем, у стариков бывали всякие «льготы» (кстати, интересное слово – по сути, речь идёт о «послаблениях»). Точно так же существовал «блат» и «доставание», причём довольно часто «по блату» брали не то, чего было нельзя достать совсем, а то, что нужно было долго искать и долго выстаивать. Переплачивали за саму возможность не давиться.

Сравним это с общемировой (не только западной) практикой. Во всём мире, во все времена, шоппинг считался ПРИЯТНЫМ. «Сходить на базар» - это удовольствие. Даже если купил на копейку, зато на людей посмотрел, себя показал, товар разный пощупал-попробовал, поприценивался, поторговался, вот и радость. Или одёжная лавка, где тебе и твоей барышне то-сё предложат, комплимент фигурке сделают, если что возьмёшь – в хрустящую бумажку завернут, бантиком завяжут и тридцать три спасиба скажут. Или современный огромный магазин - всё светится, блестит, разложено, ходи, любуйся, выбирай…

Более того, это ощущение – что покупать приятно – тоже человеку свойственно. Может, не на уровне инстинктов, но близко. И эта отнятая, опоганенная радость от процесса приобретения материальных благ тоже должна быть положена на соответствующую чашу весов.

При этом советской власти очереди были выгодны со всех точек зрения. Начиная с аргументов экономических - товаров мало, а повышать цены некомильфо, ergo, дефицит и очереди. Ещё один аргумент, менее очевидный, но более важный: мало магазинов, мало продавцов - значит, больше людей заняты на производстве. «Целая лишняя трудовая армия получается». Наконец, - возможно, это было самым важным - люди в очередях оставляли личное время, которое иначе не знали бы как потратить (развлечений в СССР особых не было, кроме водки), и могли бы заняться чем-то сомнительным и клонящимся к антисоветчине. Человек не сильно утомлённый может захотеть послушать "Голос Америки" из Вашингтона. Зато, придя домой запоздно и наломавшись в очереди, человеку уже ничего не хотелось, кроме как «лечь и не вставать». И "органам" меньше беспокойства, да и гражданам от "органов" тоже. Даже какой-то социалистический гуманизм получается: лучше уж человек покорячится, да убережётся от нехорошего, а то его как-то наказывать потом придётся, а он, может, хороший работник и семьянин, "и к чему нам такие ужасы".