— Кстати напомнил ты мне о новой должности моего племянника,— сказал Шарпе.— Лука, я, верно, должен у тебя прощенья просить...

— У меня?—смутился Лука, поднимаясь из-за стола.

— Да, у тебя. Ты, кажется, нынче послал на кол четырех цыган?

— Да; но они пытались обворовать ваш дом.

— Слышал. И был среди них ребенок, мальчик?

— Возможно; я их в лицо не видел; их взяли ночью и тут же отвели в тюрьму.

— Ну да, да... так ты ведь знаешь, я люблю детей...

— Не слишком ты удачлив в выборе, мой господин.

— Ты про того малыша из Козминского леса? Конь и о четырех ногах спотыкается. Как бы там ни было, я прошу тебя простить этого цыганенка; я велел прислать его сюда, во дворец.

— Как тебе будет угодно,— учтиво отвечал Лука, снова садясь.

— Не пойму тебя, друг, не пойму тебя!—сказал гетман Арборе, допивая свой стакан с пивом.—Есть и у тебя свои странности, есть! Детей любишь, а женщин не выносишь. Как это? '

Постельник насупился.

— А ты думаешь, гетман, у тебя нет причуд?—смеясь заметил ворник Болдур.— Ты-то, признайся, кроме женщин, никого не любишь. О, ты старикан неугомонный!..

В эту минуту вошел взволнованный Иоргу, наклонился к Луке и что-то шепнул ему на ухо.

Великий армаш побледнел.

— Что? Что случилось?— спросил постельник.

— Беда, дядя.

— Что за беда? Говори!

— Цыганский мальчишка...

— Ну, быстрее!

— Цыганский мальчишка, которого ты спас от казни,— это не кто иной, как ребенок, найденный в Козминском лесу.

— Так пошлите его обратно на кол!—поспешно сказал преподобный отец Софроние.

Постельник горько улыбнулся.

— Ты забыл, отче, превосходную проповедь свою о судьбе человеческой...

На следующий день, по зрелом размышлении, постельник Шарпе и его друзья решили послать мальчика на послушание в Нямцкий монастырь, где положили воспитывать его в смирении и страхе божием.