[PMR]

Старый друг

Мой давнишний друг ходит насупившись,
с головой, наклоненной вперед, и согнутыми плечами.

Точно тащит привычную старую ношу.
Он с упреком приносит в мой дом свое «здравствуй»,
сжимает мне руку, словно тисками,
колет взглядом — не упустил ли чего,
в чем сегодня я вновь провинился?

Как в былых самоотверженных битвах,
взывает к заветам аскетизма,
чтобы снова они нам очистили сердце,
охраняя от ереси,
от равнодушия
и модной игривости жизни.

Конечно, снова я виноват.
Есть и другие, другие —
с их долготерпением, а потом еще эти молодые —
с выдумками и самомнением...

Десятки лет, с жестоких троп подполья,
я знаю его таким — суровым и непреклонным,
обязавшим себя стрелку времени подправлять.

Когда-то отвечал перед другими за каждое слово
и за каждый поступок, за будущий наш день.
А старость вот кладет ему на плечи своих забот
нахмуренную тень.

С тяжелым сердцем слушаю, молчу,
мне жаль того, что он не понимает,
мне жаль застывших радостей его там,
па краю тернистого былого.

Нам нелегко даются эти встречи.
Но мне известны вещи погрустнее —
свидания втроем, когда средь нас
тот третий друг сидит высокомерный,
с довольною и тонкою улыбкой,
в которой время — как там ни крути!
а выглядит уж слишком облегченным
и чуждым неуживчивому другу,
чье сердце
пусть наивно стонет, но верно бьет в груди.

1967

[PMR]

Без песни

С отдаленьем, молодость, твоим,
я напрасно бы искал следы...
Кто бы снова взял и сотворил
облик той сгоревшей красоты?

Возникает зыбкий образ твой
и мелькает миражами, снами,
и лэуты призрачной струной
трогает тщету воспоминаний.

Только дом, куда привел тебя,
гордое лицо твое все помнит,
где жила ты, чистотой слепя,
где твой день невзгодами был полон.

Он венчал любовь и красоту
с перазгрузной, безымянной ношей,
чтоб забот носила маяту,
точно драгоценность жизни нашей.

Дорого лицо твое увядшее,
осыпанное снегом на висках,
и верность, точно горлица озябшая,
в теплых от волнения руках.

Как звонкий день, когда со мной была,
в твоих глазах все заново воскреснет.
За все спасибо, что ты мне дала,
молодость, ушедшая, как песня.

[PMR]

Пес и живодеры.

Не с каждым было так...
Ко мне, ища опоры, затравлен, одинок,
прибился пес у ног,
спасаясь от погони живодеров.

Не верите, ну что ж...
Я радуюсь той встрече:
забитый, в западне,
прижался пес ко мне,
по-своему поверив в человечность.

[PMR]

Языческий час

А-уу! Издалека услышь...
Настала тревожная тишь,
когда воскресает начало,
что в нас, притаившись, молчало.

Вонзилось в виски оно люто...
Откликнись! Сбрось путы уюта,
из сна, где усталость влачится,
ты выскочи вольной волчицей.

И выйди навстречу к нему неслышно —
в кромешную тьму.
Он ждет, словно волк, первозданно,
и стонет от злого дурмана.

И мечется слепо, кругами,
следы твои ищет ноздрями,
уходит — не зная куда.
Откликнись! — зовет темнота.

Готов он, в глушн голодая,
разделаться с целою стаей,
тебя сквозь рогатки засад
из времени вырвать назад.

Но где твоя доля сейчас,
и ждешь ли, чтоб он тебя спас,
чтоб стал твоим раем и адом,
чтоб лег, успокоенный, рядом?

[PMR]

Всё же... Поэзия и люди.

Сразиться с временем, бунтуя, повелит,
непримиримая над жизнью встанет,
и духов злых земли собою возмутит
бастардная поэзия исканий.

И люди, вон какие здоровенные,
пьют сок ее цветенья раннего
и отражают на экранах времени
космогонию воображенья раненого.

Обетованным небом в будущее эр высится разум,
не приявший косности,
но глаза свинцовые химер замерли
на знаке обреченности.

Простые чувства, дайте откровенья,
чтобы поэт познал весь мир подзвездный!
Как припадет иначе вдохновенье
к той простоте и ясности природной?

На сад, в котором мается мечта,
прольется беспощадный зной зенита,
в измученную жажду иногда ворвется рев пещерный троглодита.

О, если б мы чуть сдвинули свой ум
с орбиты очевидности нейтральной в туман,
где в думах бардов наобум блуждает
призрак катастрофы дальней!..

Кто их спасет, кем справедливость движет?
Люди, подойдите к ним поближе!

[PMR]

Иное. Мечты.

Мечта твоя снова стучит у виска:
еще незнакома, но чем-то близка.

Глубокое небо, и жизни спираль,
и странная небыль, зовущая в даль.

Игра ли?.. Гроза ли?.. А мир, не скорбя,
твоими глазами глядит на себя.

В бескрайности гулкой открой, просветлен,
неслыханных звуков безвестный закон.

Услышь у безвестных, немых родников
воскресшую песню минувших веков.

И смолкшие звуки, противясь судьбе,
сквозь новые муки вернутся к тебе.

Годами, витками ты цельность ищи.
И рвись словно камень из вечной пращи!

[PMR]

Вечерний огонь

Тени сумерек вместе с кострами заката;
за холмами омыты днестровской волной.
Эти тихие дали окрестностей Вада
душе не раз, Леонид, заходили с тобой.

Ветхий сторож Ирнкоке, случайность привала,
да костер, бескорыстно дарящий тепло...
А на том берегу сквозь костры проступало
для тебя навсегда дорогое село.

Я сегодня один перед этим закатом,
не смиривший тоски и печали в судьбе.
Я надеюсь, что здесь, как бывало когда-то,
оказаться сумею поближе к тебе.

Отстраняю часов и минут быстротечность
и тебя выявляю в скоплениях лет:
ты в дорогах и в людях любил человечность
и охотился до тихих крестьянских бесед.

[PMR]

Пусть опять соберутся крестьяне под вечер,
чтобы всем у костра нам быть вместе на миг.
На холме повторю я заветные встречи —
в стране воспоминаний моих.

Ну давайте, как прежде, друг Другу расскажем
о заботах земных, о волнениях дня,
о надеждах,— а то вот заумною блажью
кое-кто напугать собирался меня.

Что сказал бы ты?
Дескать, пускай фантазеры
порезвятся по-своему, коли не лень...
Мне же дорог вот этот костер,
над которым потрудились бывалые
трут и кремень.

Так и вижу тебя:
чуткий, грустный немного,
смотришь,
угли, как думы, в костре вороша.

Потому и тянусь я к путям и дорогам,
по которым твоя проходила душа.
Здесь откроюсь я далям твоим без утайки.

А когда над округою станет темно,
я с ладони привычки — сердечной хозяйки —
добрый отдых приму, словно хлеб и вино.

[PMR]

Преломления

Из всех страданий
жесточе нету боли безъязыкой.
Засовы скрежета наденет и молчит...

А где-то
необузданная радость, ликуя,
переполненность свою выплескивает на виду у всех.

И ищет крыльев песенных надежда,
чтобы отважно в небе воспарить
над немощью вражды, над слепотой запретов.

И низость
в тайниках еще гнездится,
она всегда выслеживает жертву,
от взглядов хоронясь и от ушей.

И все-таки не проклянем молчанья.
Лишь в глубине его
себя полнее находит истина,
и спрятанные там сторожевые линзы
просто отражают
ясность неподкупную сознанья.

[PMR]

Возвращение к Ваду

Только б не вышел искусно подогнанный)
только б остался нетронутым тот привал,
каким он был, каким ищу его
и теперь в прожитых нами буднях.

Даже бессмысленный недуг не хочу
от тебя отделять —
ведь я не листаю книгу судьбы)
а ищу тебя, Леонид Корняну,
просто сидящего здесь, на берегу, возле Вада.

Мне бы другим донести
хоть осколок того дня
не забытого мной и чем-то тебе сродни.

Выл и смех, и хохот в долине,
цели девушки с Кошницких ферм,
обступив тебя, как старого земляка,
рассыпая свои озорные тайны

И по-свойски соленые щутки,
Свидетель живой,
я, как сторож, его стерегу
тот обломок времени,
где полдневный зной и твоя откровенная
живость.

Зачем придумывать жесты, изречения и небылицы?
все это онемело бы перед тобой,
как язык болтовни перед горем людским.

[PMR]

Ты был как все люди —
упорно стоял между жизнью и смертью,
всему благодарный —
солнцу,
тени,
первобытному гостеприимству шалаша,
которым ты измерял неразменную радость вечера.

Днестр песчаное ложе постлал единственное место
на реке с шалашом молчальника Прикоке,
где к нам доносились отголоски дня
и звучал
твой негромкий рассказ о Молдове.

Руки,
словно два друга,
играли в сонной прохладе воды
и смыкались,
как будто ограждая от бездны кого-то.
Чтоб других не коснулся страх пустоты.

А тебе уж не годы, не месяцы —
лишь несколько дней приднестровских
оставалось —
как последняя мелочь
в опустевшей суме судьбы.

[PMR]

Окликал,
зазвал тебя гомон жизни,
а ты в ответ
аукал на волнах, как будто в лесу,
перекликаясь
с древним эхом молдавских закатов.

И никто не услышал обреченного крика
за последним солнцем вдогонку.
Или крик,
не прорвавшись наружу,
немой просочился в пески, как родник,
предназначен земле, а не людям?

А годы идут и уходят, собираются,
требуя дани от нас —
обычных своих ритуалов.
Не для того говорю я с тобой.
Хочу возродить тот день,
чтоб узнали другие,
как он был похож на тебя.

И теперь еще порой
он с верностью человека возвращается
на прибрежный песок,
где следы твои у Днестра.

1968

[PMR]

Громовнак

Что это ты ощерилась до срока,
косматая и вздыбленная хлябь?
Невиданную снежную мороку
хотя б на миг, одумавшись, ослабь...

Февраль, как сумасшедшая страна,
свои туманности он гонит через горы —
мычащие лохматые стада
но выгонам небесных косогоров.

Какой раззор!
Оскаливает зубы вся нечисть,
словно мир себя не помнит.
И обезумевшие мчатся зубры
под гулкими арапниками молний.

Застыла в страхе гвардия лесов,
как в смену эр и миллионолетий.
Эй, мастер смут, неужто ты готов
с землей и небом грохнуться до смерти?

А он, железным громом грохоча,
громит мосты вселенной, сатанея...
И был потоп, какого мир не знал,
обрушенный под знаком Водолея.

[PMR]

Право на имя

Достойное — достойному к лицу.
Ты береги его сильней зеницы ока!
Оно от дедов церешло к отцу, тебя ища,
из древности глубокой.

Когда водоворот тебя закружит
или возвысит месть клеветников,
ты обрати в опору и в оружье его
вовек неистребимый зов.

Ты победишь!
Прими закон сражений — иди с друзьями верными своими.
А если не уйти от поражения,
то будь самим собой — неси достойно имя!

Вражду и кривду встретишь на веку,
сквозь горести пройдешь и неудачи.
Разбитый, соберись по черепку,
еще есть шанс — он именем оплачен.

Неси, как правду, имя!

[PMR]

Немая песня

Слова, которые слышны,—
ты слуха к ним не приклони!
К чему тебе они —
напрасные осколки тишины?

А те другие, те, что для тебя
и выстраданы именем твоим,
они обратно падают мне в кровь,
как проклятые, с трепетом глухим.

Там за словами, за их гранью,
мой крик испуганный,
к тебе не долетая,
в гулкой бездне канет.

Из слов моих,
лишь те, что, мысль губя,
безумием украдены у речи,
тобою никогда, нигде не встречены,
ты их ищи,
они лишь для тебя.

[PMR]

У ворот Хроноса

Когда бы, подобно свеченью бокала,
под тост новогодний из слова восстал он,
извечный призыв, как народный завет:
удачи и мира на тысячу лет!

Хронос, мрачный старик!
Под сводами ночи, где вещий твой путь
законам фатальности верен, как прежде,
я слышу — стучится Большая Надежда
в глухие ворота, как в мертвую грудь.

Так вот она, доля твоя, Человек!
Ты будешь дерзать бесконечно?
И рушатся в бездну и гибнут навек
народы, религии, храмы, наречья...

Под сабли гонимы, сквозь пламя,
иссечены взрывами бомб,
идут поколенья и гибнут веками
в жестоких тисках гекатомб.

Судьбы неизбежность — таинственный фатум?
А мир — это раб, на колесах распятый?
Он вечно противится, смерти не хочет —
и казнь свою делает вдвое жесточе.

Войны. Войны. Войны...
Палач огнеглазый находится рядом.
И снова глядит немигающим взглядом
таящийся в бездне трагический фатум.

Но все же — но все ж между молний
стоять нам, надеждою бить по слепому проклятью,
дерзать, чтобы скрежет планеты предстал
защитой от войн и оплотом мечтам.

Хронос, мрачный старик!
Иной приходит Новый год, и жизнь сама иной
восстала, н даже на Олимпе старом —
иной судьбы круговорот.

И мы всем напряженьем воли, со всей истерзанной землей,
с иссеченной своей любовью и потом, пахнущим золой, —
эпохи гением взрожденным, кроваво-красным знаком веры —
всем этим станем бить мы в двери, в твои фатальные законы,
Хронос, мрачный старик!

Пусть рухнет, совести подсуден,
трагичный фатум наших судеб!
Нет, не слепым бахвальством полные, не флегматичные рабы, —
мы, обнаженные под молнией, под гневным возгласом судьбы,
в веках пронесшие страдания,
сознание — вот наш закон.

К нему несется жизни стон,
и мир возносит заклинания...
Бьет час. Звенит хрусталь бокала!
Горя, звезда надежды встала,
чтобы озарить бессмертным светом
далекую мечту планеты.

1968

[PMR]

Добро носящий

Носитель вдохновенного порыва!
Он среди нас. Свеченья не тая,
возникнет из глубин, внесет счастливо
нетленный час в мельканье бытия.

Я встрепенусь, рванусь из безучастья.
На том пути, что вытоптан и стар,
знакомый тот чудак, мой гость нечастый
приносив «с добрым утрой», словно дар;

Добру такая встреча и к удаче!
Вновь разум бодр, двужилен и силен,
И день твой новый начат не иначе,
как радостью рассвета окрылен.

Свой груз спешат увечные на плечи
ему взвалить. Но в сердце торжество,
и радугой свершений человечьих
увенчаны все замыслы его.

Сумей постичь среди круговорота
смиряющей привычки бытовой
носителя нечаянного взлета
и необыкновенности земной.

Прибавится к живой странице книжной
легенды ежедневная строка:
он — долга расточительный подвижник
и вольный нашей совести слуга.

Не сбей его с пути затеей зряшной!
Ключа незамутненная струя
меня зовет. И с ним я пью бесстрашно
привычную суровость бытия.

1968