[Soap]

Бытовушечки

А вот было дело, помню. Лет пятнадцать назад, или поболе. Сидим вечером с мамой на кухне: мама радио слушает, а я мыслями мучаюсь. На предмет того: хорошо ли я приныкала мятую пачку сигарет L&M в кармане старого папиного пальто, или мама сейчас радиоволн наловит, и в резонанс с мыслями моими попадёт. А это чревато ****юлями. В общем, я мучаюсь, мама Газманову подпевает, и тут вдруг с припева про путану сбивается и говорит: Лида, пойди, ведро мусорное вынеси.
И на часы смотрит. Мама у меня женщина суеверная. Забыл что-то дома, вернулся – язык в зеркало покажи обязательно. Или же вот: когда мимо соседки бабки Кати проходишь – фигу в кармане скрути. Всем известно, что бабка Катя сглазить может как нехуй делать. Или еще: кашу надо всегда доедать, а то муж будет украинцем, и конопатым до кучи. Кстати, святая правда. Всё именно так и было. Ну вот, мама на часы смотрит: шести часов еще нет, значит, можно мусор выносить бесстрашно. В шесть ноль пять это уже преступление – мусор вынести. И плохая, разумеется, примета.
А мне очень сильно влом мусор выносить. Хоть в пять, хоть в шесть. И я ныть начинаю: мол, вот пойду я щас с ведром в подъезд, где какая-то сука жадная лампочку выкрутила, а там на меня негр нападёт. Негр-наркоман из университета дружбы народов. Мама сурово радио выключила и говорит: Какой негр? В нашем Отрадном с восьмидесятого года никаких негров не было. Да и в восьмидесятом, впрочем, тоже. Так, вьетнамцы изредка забредали с Огородного проезда – там у них общежитие. Да и тех наши местные гопники убили уж давно. Так что вот тебе, Лида, ведрище, и дуй его опустошать.
Делать нечего, пошла. Пошла с ведром, и пропала. Пять минут меня нет, десять… Тут уж материнское сердце застучало, заволновалось: доча сгинула! Да и ведро новое было, жалко же. Мама ноги в тапки – и на лестницу бегом. А там я стою. С ведром и с негром. У родительницы сразу и резко дефицит кислородный приключился и помутнение в глазах. Думала, чудится. Но нет. Лида, ведро, и негр. Практически картина Никаса Сафронова.
Потом-то я маме рассказала, что негр случайно подъездом ошибся. Шёл, кстати, к наркоманам в седьмой подъезд, а зашёл в мой. А там я стою: красивая, с новым ведром, на лице – уверенная мыслительная деятельность. Я ж всё о сигаретах переживала. Тут кто угодно влюбится, не только барыга-негр. В общем, подружились мы с ним. Он мне про Никарагуа рассказал, а я ему про других наркоманов, из пятого подъезда. Туда тоже зайти можно. Но больше мы с ним так и не встретились, потому что мама с тех пор никогда больше не посылала меня ведро выносить.


И вот тоже еще мемуар. Лет двадцать тому назад это было. Мне, соответственно, четырнадцать, и я на даче. В дедушкином доме, в прыщах и в мыслях о предстоящем свидании. Для четырнадцатилетней девочки свидание, сами понимаете, дело серьёзное и зыбкое. Особенно, если ты вся в прыщах как Ющенко, а кавалер как-то неуверенно вчера сказал: ну, я завтра, может быть, зайду…
В общем, я всё же надеялась, что он зайдёт, поэтому усиленно наряжалась в фиолетовые лосины и зелёную майку. За полчаса до прихода храброго юноши Вани, я вышла на улицу, и уселась ждать его под старой вишней. Под вишней, надо сказать, еще две грядки с клубникой было. А что вы хотели? Шесть соток же, и не Барвиха. Где свободный сантиметр земли есть – туда надо клубнику посадить, и укропу. Так считал мой дед, а он умный был человек. Ветеран и пенсионер. В общем, я под вишней сижу, а где-то там ещё ниже кто-то копошится. В укропе или в клубнике – не суть важно. Копошится-копошится, и вылезает. Смотрю: сестра моя десятилетняя. Руки в грязи, лицо в земле, в ушах укроп, в ладошках жёлтая пластмассовая чашечка из игрушечного сервиза. И она мне эту чашку под нос – на! Я автоматически голову одёргиваю, спрашиваю: что – на? А она говорит: а ты попробуй! Это сок мишек Гамми.
Сок мишек Гамми, *****. Американцы всё же умеют зомбировать детей. Сок мишек Гамми сестра изобретала вот уже три года. Что она только не смешивала: и песок с сосисками и манной кашей, и молоко с плавленным сыром, в банке из-под шпрот, и всё не то. Трёхметровые прыжки вверх так и не получались. И вот она мне, значит, кружечку свою под нос снова суёт: попробуй. Я принюхиваюсь: не воняет ничем, аж странно. И цвет приятный. И клубникой пахнет. Ну, думаю, похоже, в этот раз она клубники с чем-то намесила, можно и уважить младшенькую. И даже, наверное, постараюсь попрыгать максимально высоко – пусть радуется. И выпиваю залпом всю кружку.
Запоздало приходит ощущение, что вначале было б неплохо и поинтересоваться остальными составляющими этого адского зелья. Ибо я за секунду успела уловить и вкус зубной пасты, и маминой губной помады, и чего-то такого неуловимо-знакомого, но несъедобного. Впрочем, пока меня крючило, младшенькая честно рассказала, что в кружечке была клубника, зубная паста, мамина помада, дедушкин крем для бритья с витамином F и стиральный порошок Лотос. Прыгать от этого сока я должна просто чудовищно высоко. Всем на зависть.
Я и прыгала, чо. Как кенгура австралийская. В один прыжок – сразу все шесть соток по диагонали, до туалета. И там я тоже прыгала чудовищно высоко, и даже вверх. До самого утра. Сок был отличный, с составом Маня не ошиблась.
А Ваня так и не пришёл, сука. Н*****.


А еще как-то раз поехала я в Турцию отдыхать. Английского не знаю вообще. Но когда русских людей останавливал языковой барьер, да ещё и в Турции? В общем, поехала. Первый день оглядывалась-привыкала, на второй пошла окрестности изучать и рахат-лукум жрать в прибрежных забегаловках. Хорошо, что там меню с картинками было, я в него пальцем потыкала – меня, вроде, поняли. Принесли три таза с чем-то. Стоят, улыбаются. Наверное, им интересно: как в бабу весом пятьдесят пять кило влезут эти три таза еды. Ну и напрасно они стояли. Канешна, оно в меня не влезло. Поковырялась там-сям, и думаю: как им сказать, чтоб они свои тазы уносили уже? Думала-думала, и как заору «Я финиш!» Полтурции сразу обернулось почему-то. Смотрят: кто там кончил так громко. А официанты, как мне показалось, молчаливо требуют объяснений. Люди ж восточные, ну. Щас подумают еще, что мне их еда не понравилась, и на органы продадут. И я так руками в стороны развожу – ну, чтоб им понятно было, и говорю «Кинг Сайз! Очень дохуя у вас тут навалено, поэтому я финиш. Андестенд?»
По-моему, поняли меня вообще неправильно. Ржали в голос. Обнимали меня и целовали. Плакали даже. Денег вообще не взяли, клянусь! Подарили красивую зажигалку, сказали «Рашен гёрл! Москоу, водка, Ленин, кагдила-нормально» и сказали, чтоб я еще приходила.
Но я две недели лишний километр наматывала, лишь бы мимо того кафе больше не проходить. Ужасно неудобно вышло.
Учите английский.


Ну и напоследочек еще.
В девяностых это было. Июль месяц, жара, а я дома сижу, с пузом и с вентилятором. Рожать мне через две недели. Минуты уже считаю, сил никаких нет — лишних тринадцать кэгэ на себе таскать, и три из которых еще шевелятся в тебе днём и ночью. Компанию мне составляет такая же беременная Ершова, с точно таким же пузом, но рожать ей уже через неделю. Поэтому она выглядит счастливее меня раза в четыре. Но в целом нам жарко и тяжко. И супруг мой еще ремонт косметический затеял: ободрал все обои в комнате, выдрал из стены электророзетку, которая, как во всех нормальных совковых жилищах, была посередине стены, и выдрал её основательно: в стене получилась сквозная дырень, в которую очень хорошо было видно комнату младшей сестры. Вернее, было бы видно, если б у меня было желание в ту дыру вообще смотреть. А желания не было. А у мужа не было желания клеить обои. Сначала было, а потом прошло. Дырку на стене пришлось завесить бохатым ковром с психоделическим рисунком, и ждать, когда у мужа снова проснётся желание клеить обои. Вот и сидим с Ершом в комнате с ковром, смотрим на него уже часа три, и я, например, уже стала видеть в нём VII съезд ЦК КПСС с Брежневым. Тут дверь в нашу комнату для медитаций открывается, входит моя сестра, и просит у нас обручальное кольцо. Хоть одно. Говорит, гадать собралась. Причём, срочно. Важный какой-то там у неё вопрос к Высшим силам, от которого зависит и судьба сестры, и судьба её подруги Наташи, которая вон там за Машкиной спиной маячит смущенно.
Я чота пожадничала, и кольцо зажала. Обручальное кольцо никому давать нельзя, так моя мама суеверная всегда говорит. А после истории с негром я уже во всё готова поверить. Ершова-то добрей меня оказалась, дала девкам кольцо. Пусть, говорит, взгаднут. Жалко что ли? Девки кольцо взяли и ушли. А я дальше уселась на Брежнева смотреть. Тут Ершова меня за плечо – цап! Чо сидишь, дура? Снимай уже свой тряпочный портал в пятое измерение – там дырка у тебя! Давай позырим как девки гадать будут?
Ну, давай позырим, канешна. Ковёр сняли, у дырки уселись, смотрим. В комнате у Машки темно, свечек понатыкала везде, для пущего антуража, на столе стакан с водой, а над ним Машка стоит, кольцом на веревочке над стаканом болтает рукой дрожащей. В углу Наташа скрючилась, одни глаза торчат как перископы, и запах сероводорода. Не иначе, Машка своим стаканом вход в преисподнюю пробила. И вот она с кольцом этим стоит, и таким трупным голосом стонет: Колечко-колечко, скажи нам с Наташей Калининой, мы с ней выйдем замуж за Иванушек Интернешнл?
Я даже заржать не успела. Ершова меня от дырки отпихнула, ладошки ковшиком сложила, и в ту дырку как завоет: НИИИХУУУУУЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯ!
Ну и всё, собственно. Девки заорали, Ершова ржёт, а я рыдаю. Прям натурально слезами. Диафрагма, чую, в клочья уже. А еще чую, что Скорую пора вызывать: две недели я теперь точно не дохожу. Воды отошли. Досмеялась.
В роддоме потом врач, который роды у меня принимал, каждый день в мою палату делегацию коллег приводил, и говорил: ну-ка, Лидка, расскажи им про дырку и иванушек! Врачи смеялись, но не рожали. И то хорошо.
А ремонт надо делать вовремя.
(c)Мама Стифлера