[PMR]

Все спички тащит из дому, повозится с гвоздем
и вдруг бабахнет выстрелом, как пушкой, под окном.

Такого же, наверное,во всей округе нет —
он знает только скверное в одиннадцать-то лет.
На миску, не разглядывай, жирей, — ты все не сыт.
Скажи спасибо дяде вот, что до сих пор не бит.

Спросил и я: — Услышим мы, что натворил герой?
Он молча носом шмыгает над ложкою пустой.
В ответ мне снова матушка: — Ума-то ни на грош.
С таким, как он, намаешься, чахотку наживешь.

Пустили спутник, слышала, так мой забыл про печь.
Всю ноченьку на крышах он готов его стеречь.
О, горе мое вечное, за ним не уследишь.
Он исчезает вечером и прячется, как мышь.

Нос щиплет зло мороз ему, а он в вечерний час
не сводит с неба звездного завороженных глаз.
Ну, вот фуфайку лешему мне зашивать опять...
Ох, что-то руки чешутся, ступай-ка лучше спать!

Такая, видно, долюшка — хорошего не жди,
дано мне это горюшко за все грехи поди...
Теперь ты извини меня, ведь ночка коротка;
укройся, время зимнее, теплее как-никак.

В беседе, что за сказкою, не кончить своего,
ведь сколько ни рассказывай, не выложишь всего.
И вот на печь ползком она взбирается с огнем.
И потянуло комнатным, уверенным теплом.

Молчу. Я рад спокойствию, внезапной тишине.
На лавке, где покоюсь я, приятно думать мне.
И мысли цепью длинною идут в зеленый край,
плывут в страну целинную, в далекий Кустанай.

И снова они вертятся, и сладко им в тепле,
хозяйка уж не сердится, и мирно на земле.
Не слышу жалоб, брани я, и прочен мир, пока
на печке бормотание и храп озорника.

1958