[PMR]

Двенадцатилетний И. Брус сполна разделил долю 75 тысяч советских солдат, попавших в окружение недалеко от города Умани жаркими днями 41-го года. И это была его первая встреча с фашистами. Потом он будет видеть их разных: жестоких и добрых, разъяренных и равнодушных, но таких зверствующих - только тогда, в лагере для военнопленных под Уманью. И это было первое его пленение. Он сбежит. И сделает это легко и с некоторым озорством, как только может сделать двенадцаталетний детдомовский пацан. Будет плутать по бескрайним украинским полям, подминая под себя переспелую пшеницу.

Голодный и ободранный он приплетется в село, где жил его родной дядя. Будет прятаться на чердаке, но в одну из облав, предпринятой полицаями, попадется.

Так начинается лагерный период в жизни узника Ивана Бруса. Как это было? Прогнившая, провонявшая трупным смрадом и сгнившей капустой теплушка, увозившая молодежь на Запад, лай собак, гортанная немецкая речь, выстрелы. В одну из ночей вагон остановится, их выстроят и погонят в лагерь. Прожектора и ярко освещенные вышки будут слепить глаза вновь прибывших. По приказу охранника их разденут донага. Они, не знавшие, куда их привезли, еще будут стесняться своей наготы, сгибаясь от стыда и холода. Чувство стыда присуще только человеку, в концлагерях фашисты будут вышибать из людей это чувство, превращая их в скот.

Их и сортировали, как скот на бойне - евреев и цыган сразу же увели. Остальные же остались стоять на плацу - больше в тот вечер ими не интересовались. Никто уже не стеснялся и не сгибался под тяжестью стыда. Холод и ветер сгонял раздетых людей в небольшие кучки - боясь растерять тепло обнаженных тел, они затихли. Только крайние долго еще пытались протиснуться в спасительный центр. На эту отчаянную борьбу за жизнь уходили последние силы. Они умирали, а по утру их подбирала телега, запряженная людьми в полосатой робе.

Это был Освенцим. 1941 год. Поздняя осень. Мой барак находился в 100 метрах от крематория», - вспоминает Иван Григорьевич, - но он тогда еще почему-то не работал, трупы складывали штабелями в дальнем углу лагеря. А вот душегубка работала с нагрузкой».

Потом будет Бухенвальд. Он запомнил баню, в которую их погнали сразу же по прибытии. Нет, это не была наша обжигающая русская баня, там тек ручеек воды из крана, оставляя на тощих дистрофичных телах узников грязные подтеки. И все же это была баня!

В Бухенвальде у него, как и у многих его сверстников, брали кровь. У малолетних доноров не было даже номеров, заменявших имена, лишь на руке ремешок с бирочкой, на которой обозначалась группа крови, и резус-фактор. Немцы любили порядок -ремешок был сделан аккуратно, на маленькой кнопочке. Но не дай Бог этот ремешок потерять или с кем-то обменяться. Иван Григорьевич рассказывает, как расстреляли двух мальчишек за то, что они по ошибке после бани надели чужие ремешки.

Сколько Иван Брус пробыл в Бухенвальде, он не помнит. Счет неделям, годам был потерян - дни тянулись нескончаемой, зловещей чередой - сдача крови, работа в небольшом цехе по переработке кожи. Боже, кожу сдирали с мертвецов и делали это дети, потому что, оказывается, она легко сдирается. Иногда в этот цех попадали истощенные, но живые узники... Назад они не возвращались...