[dkonstantin7]

Продолжение:

+ Нажмите здесь, чтобы увидеть полный текст

«Прелести» румынского оккупационного режима имели своим последствием массовое бегство населения из Бессарабии за весь 22-летний период иноземного господства. Только за первые 10 лет оккупации эмиграция из Бессарабии в СССР составила 300 тыс. человек, в страны Западной Европы – 150 тыс., в Южную Америку и США – 50 тыс. человек. Повсюду на Западе появились многочисленные землячества и общества бессарабцев. В предвоенное десятилетие число эмигрантов из Бессарабии несколько сократилось, но насчитывало десятки тысяч.

Огромная часть жителей края искала спасения от голода и в «Старом королевстве». Румыны превратили Пруто-Днестровское междуречье не только в источник дешевого сырья, но и в поставщика дешевой рабочей силы. Как отмечали сами румынские исследователи в 1938 году, «выход за Прут крайне обнищавших сельских пролетариев и полупролетариев Бессарабии принял особенно значительные размеры».

А бухарестская газета «Темпо» в эти годы рисовала такую красочную картину: «Ежедневно поезда из Бессарабии выбрасывают на улицы столицы сотни голодающих молдаван, русских, болгар, евреев... В бюро по найму, на улице, на скамейках в общественных местах, в ночлежках, в окраинных трактирах, под мостами столицы – всюду, где скопляются эти несчастные, преобладает молдавский язык или русский, смешанный с еврейским...

Девушки, женщины, мужчины, бросившие на произвол судьбы свои поля и мастерские в Бессарабии, в поисках работы предлагают себя жителям Бухареста за любую сумму, не за нищенское жалованье, а только за пищу, хотя бы один раз в день».

По сведениям инспектората труда Бессарабии, с 1931 по 1939 гг. за пределами края местными биржами труда было трудоустроено более 40 тыс. зарегистрированных ими безработных горожан. Понятно, что это лишь верхушка айсберга, ибо безработных и разоренных жителей сельской местности никто и не думал регистрировать.

Эти бывшие жители Бессарабии, оказавшиеся к июню 1940 г. за пределами края, также имели свободный выбор на вышеназванном “референдуме” – «проголосовать ногами» за Советы, то есть вернуться в Советскую Бессарабию и принять гражданство СССР, или остаться в Румынии и в других странах, куда их забросила судьба. И уже 28 июня 1940 г. в советское посольство в Бухаресте поступило около 250 заявлений от бессарабцев с просьбами о возвращении на родину. А затем со всех концов Румынии в сторону Прута устремились потоки людей, которые желали вернуться домой, несмотря на все препятствия и зверства, чинимые против них румынскими властями.

Американский журналист Уильям Максвелл, будучи очевидцем этих процессов, писал в статье «Бессарабия», что 28 июня 1940 года «...в самой Румынии начался немедленный выезд из других румынских провинций молдаван, украинцев и особенно евреев в освобожденные Бессарабию и Буковину... Каждая станция вдоль железнодорожных путей, ведущих в Бессарабию, была полна людей, ожидавших поездов. Те, кто не мог найти другого способа, шли пешком, скрываясь днем в лесах во избежание возврата назад». По свидетельствам этого журналиста, поезда по пути в Бессарабию подвергались обстрелам из стрелкового оружия, что вело к многочисленным жертвам.

Одна из таких варварских безнаказанных расправ произошла в Галаце 30 июня 1940 года, где на площади перед железнодорожным вокзалом собралось свыше двух тысяч докеров, членов их семей и других выходцев из Бессарабии, ожидавших поезда ни родину. Они были оцеплены румынскими жандармами и солдатами. Их держали в скученном виде на жаре и зное, лишив воды и пищи, превратив это ожидание в пытку и месть за сочувствие Советам и желание вернуться домой. А потом по безоружным людям открыли огонь. Было убито около 600 человек и вдвое больше ранено.

Ветеран труда жительница Бендер Людмила Горенко, участвовавшая 24 июня 2010 года в круглом столе «Бендеры – форпост Приднестровья в переломные моменты истории» в рамках конференции «Июнь 1940-го: Бессарабия и Северная Буковина в составе СССР», была очевидцем этих событий в Галаце, откуда они с семьей возвращались на родину. По ее словам, крови невинных жертв было так много, что она буквально ручьями заливала мостовые румынского города. Это злодеяние румынских властей, по жестокости и масштабности соответствовавшее самым страшным преступлениям гитлеровцев, почему-то осталось почти незамеченным современниками и почти забыто потомками. И уж тем более ничего не пишут о нем молдавские историки румынского направления.

А ведь подобные расправы с репатриантами были не только в Галаце, но и в Яссах, в других румынских городах, селах и пограничных пунктах. В Яссах, например, пять тысяч беженцев, возвращавшихся в Бессарабию, были заперты без пищи и воды в тесном здании городского вокзала, затем погружены в грязные товарные вагоны из-под угля, которые в пути обстреливались румынами, а на станциях Сокол и Николина были ограблены при полной безнаказанности преступников и попустительстве властей.

Рабочий Михаил Морозан, насильственно мобилизованный румынами на строительство военных укреплений, а затем вывезенный с другими бессарабцами за Прут, рассказывал, что когда они захотели вернуться к себе домой и заявили об этом, румынский офицер стал собственноручно расстреливать их команду из пистолета перед воинским строем. Погибло большинство мобилизованных бессарабцев, вся вина которых состояла лишь в том, что они хотели возвратиться на родину и жить в своей стране, а не на чужбине.

И тем не менее репатрианты возвращались, несмотря на зверства румынских фашистов. Менее чем за месяц в Бессарабию из Румынии вернулось 150 тыс. беженцев, и население региона возросло за месяц на 5 процентов. Но и в последующие месяцы люди возвращались в Бессарабию, причем не только из Румынии, но и из других стран. К концу 1940 года, когда репатриация в основном закончилась, из-за границы возвратилось примерно 300 тыс. бессарабцев, в том числе из Румынии – 220 тыс. человек. Рост населения края в эти месяцы составил почти 10 процентов.

Характерно, что бессарабские эмигранты, возвращавшиеся в родные места из Франции, Италии, Венгрии, Югославии, в своих обращениях к советскому правительству умоляли ни в коем случае не реэвакуировать их через Румынию, прекрасно понимая, чтем это им грозит.

Теперь вернемся к тому потоку, который направлялся из Бессарабии за Прут. Помимо румынских чиновников, жандармов, торговцев, священников и прочих “аборигенов” Старого королевства, прекрасно осознававших временный характер своего пребывания в оккупированной Бессарабии, основной и количественно преобладавший элемент в этом потоке, конечно же, составляли офицеры и солдаты румынской армии. Но было бы ошибкой полагать, что румынские военнослужащие достойно, строем, с развернутыми знаменами, с песнями покидали оккупированный край, так и не превращенный ими в мощный плацдарм для готовившегося удара по юго-западным территориям СССР.

Они убегали в спешке и панике, разрушая, уничтожая то, что не могли ограбить, отбирали у населения скот, продовольствие, ценности, имущество. Деморализация бегущих войск, по признанию самих румын, была глубокой и широко распространенной. И наиболее явным ее показателем стало массовое дезертирство из румынской армии солдат-бессарабцев.

Как фиксировали агенты сигуранцы, чувства радости и восторга при известии об освобождении Бессарабии и Северной Буковины 28 июня 1940 года «демонстрировались не только в рядах гражданского населения, но и в рядах армии». Массами покидали бессарабцы и буковинцы румынскую армию, скрываясь в лесах, оврагах, плавнях, домах местных жителей, ожидая подхода Красной Армии. Многие из них погибли от рук румынских карателей, которые облавами, засадами, расстрелами без суда и следствия пытались остановить массовое бегство бессарабцев из отступавшей армии. Но зверские расправы не могли остановить местных жителей, служивших в румынской армии и не желавших уходить в Румынию.

Целые подразделения и даже части королевской армии не дошли до Прута, если большинство в них составляли мобилизованные румынами жители Бессарабии. Солдаты просто бросали оружие и расходились по домам. Так перестала существовать как боевая единица 12-я пехотная дивизия румынской армии, ибо большинство ее солдат составляли бессарабцы, не пожелавшие покидать родину и разбежавшиеся при начале румынского отступления. По три тысячи солдат не досчитались 7-я и 15-я пехотные дивизии. Причем солдаты артиллерийского полка, разбегаясь, бросили в поле все вооружение и боеприпасы.

Многие бессарабцы, служившие на территории самой Румынии, также пытались вернуться, за что, как уже сказано, часто расплачивались жизнью. Упомянутый американский журналист Уильям Максвелл писал: «Молдавские и украинские солдаты румынской армии убегали при любой возможности. В одной части при перекличке румынский офицер приказал желающим возвратиться в Бессарабию сделать шаг вперед. Надеясь, что они будут отпущены в освобожденную Бессарабию, 60 солдат вышли вперед. Они были расстреляны».
Только за 10 дней с 28 июня по 8 июля 1940 года, по данным румынского генштаба, из армии дезертировало 61.970 военнослужащих, что по праву может быть занесено в знаменитую «Книгу рекордов Гиннесса».

Вряд ли в мирный период, не находясь в состоянии войны, хоть одна армия мира имела такое число дезертиров в столь малый срок. Возвращаясь к началу повествования, мы можем определенно ответить на загадочный вопрос, перед которым остановился американский историк Шуман, и многие другие западные, а ныне – и кишиневские и бухарестские историки. Что же это за «румыны» такие странные, часть из которых бежала за Прут от Красной Армии, а часть, рискуя жизнью, а подчас и теряя ее, рискуя имуществом и здоровьем, рвалась в освобожденные от румынской оккупации (“оккупированные большевиками”) земли Бессарабии и Северной Буковины?!

Все оказывается просто и легко объяснимо, если не мутить сознание читателей всевозможными измышлениями о том, что Бессарабия была и остается неотъемлемой частью румынской «матери-родины».
Объективные цифры и исторические факты говорят сами за себя. В подавляющем большинстве бессарабцы не считали себя «румынами», а считали оккупированным и ограбляемым румынами населением, как это и было. Вот почему, за самым небольшим исключением (местные коллаборационисты, связанные с оккупантами) из Бессарабии в 1940 году бежали исключительно «рэгецане», жители Старого королевства, пришедшие на эти земли как оккупанты, – чиновники и бюрократия, офицерство и жандармы, колонисты и священники, землевладельцы и банкиры, а также солдаты, введенные в край из самой Румынии. Всем этим людям действительно нечего было делать здесь после освобождения края от оккупации. Основная же часть населения страны и не думала ее покидать; лна не только не страшилась прихода советских войск, но и с нетерпением их ждала, она с ликованием, цветами, фруктами и вином встречала воинов-освободителей. Покинула же родину лишь незначительная часть ее уроженцев, которая в совокупности (приплюсовывая к 1940 году и беженцев 1944-но) не составила и 2 процентов населения края.

И напротив, сотни тысяч жителей, оказавшихся за пределами края к июню 1940-го, возвратились на родину, в освобожденный от ненавистных оккупантов край отцов и дедов. Только с июня по декабрь 1940 года население края увеличилось почти на 10 процентов – это при том, что из Бессарабии бежали 200 тыс. румын и были репатриированы 100 тыс. немцев! И при том также – это очень важно заметить! – что вплоть до декабря на Днестре оставалась временная демаркационная линия и массовых передвижений населения с левого берега на правый быть не могло. Учет населения, пересекавшего эту линию, был строгим, а потому его цифры весьма показательны. В течение второго полугодия 1940 года из других союзных республик в молдавские районы бывшей Бессарабии прибыли 11.580 человек, а из Молдавской ССР в другие республики СССР уехали 18.703 человека.

К этому можно добавить, что по решению правительства Украины в южной части бывшей Бессарабии расселили приблизительно 12 тыс. поляков и столько же украинцев – беженцев из захваченной гитлеровцами Польши.

Таким образом, вывод совершенно очевиден и, более того, – естествен. Официально не объявленный, но фактически состоявшийся референдум – «голосование ногами» – дал вполне ожидаемые результаты. В абсолютном и подавляющем большинстве жители освобожденной Бессарабии и Северной Буковины проявили свои политические предпочтения и сделали геополитический выбор. Этот выбор был против оккупантов, против Румынии. Этот выбор был за освободителей, за Молдавию, за Украину. И этот выбор, за который люди часто расплачивались кровью, сделал народ.

Ничтожное меньшинство, кучка местных коллаборационистов, землевладельцев и белогвардейцев, имевших с Советской властью старые счеты, сделали другой выбор. Его можно уважать как право меньшинства, но его опасно вновь и вновь навязывать народу, навязывать большинству. Политика нынешнего врио президента Молдовы Михая Гимпу и представляемой им коалиции политических сил являет собой классический пример такого навязывания. Лично себя Гимпу может относить к битым во Вторую мировую войну гитлеровцам, железногвардейцам, как и к чистокровным румынам. Лично для него, как и для остальных коллаборационистов, 1940 год в истории молдавского народа может представляться трагедией. И в этом ничего удивительного нет.

Удивительно другое. Республику Молдова – пусть и временно, и случайно! – возглавил человек, который вообще не признает молдавской государственности и стремится к ее ликвидации! Более того, не признает и молдавской нации, молдавской истории, молдавской культуры, языка, самобытности. Его указ об объявлении светлого дня освобождения Бессарабии от румынских оккупантов «днем советской оккупации», как и вся линия “державного поведения”, вполне объяснимые особенностями его мировоззрения, его стратегических целей и его политики, полностью конфликтуют с миропониманием и менталитетом большинства жителей Молдовы, с этнической и политической идентификацией населения республики. А значит, новые трагические катаклизмы, общественное неустройство и гражданское противостояние еще ждет Молдову. При полной неопределенности политического будущего.

Николай БАБИЛУНГА,
профессор.
(С сокращениями)